Понимаю, что это глупая идея. Мы расходимся, Марк должен привыкать, что Миши нет постоянно рядом. Но мое сердце кровоточит, и я просто не могу спокойно смотреть, как наш малыш мучается.

— Почему ты хотела развод?

— Ты знаешь.

— Ты устала так жить, я помню. Но сейчас пытаешься балансировать и вернуть Марку все ровно так, как было. Поэтому я снова задаю тебе тот же самый вопрос: зачем тебе был нужен развод? Для себя ты жить по-прежнему не хочешь.

— Это неправда. Я просто люблю своего сына и не хочу, чтобы он страдал…

— Наш развод априори для него страдания.

— Чего ты сейчас от меня хочешь, Миша? Что я должна сказать, по-твоему?

— Если решила выбирать себя, — шепчет мне на ухо, снова запретно приблизившись, — следуй этому желанию до конца. Марк должен привыкнуть к тому, что все по-другому теперь. Всегда быть хорошей не получится.

— Только вот нехорошим он считает сейчас тебя, — неосознанно его поддеваю и тут же закрываю рот.

— Кусаться у тебя всегда выходило гораздо лучше, чем решать проблемы.

Хочется взвизгнуть и в сотый раз повторить, что все проблемы в моей жизни только из-за него, но я молчу.

— Но крайнего ты снова нашла, — Миша продолжает топить меня словами, а его губы задевают мою щеку. — Марк по твоему многолетнему примеру сейчас делает то же самое.

— Нет, — качаю головой. — Хватит все это говорить.

— Что именно?

Его губы теперь уже предельно четко касаются моего виска. Он целует меня в висок, а потом в скулу, зажимая в угол на террасе.

Хотя «зажимает» громко сказано, я не особо сопротивляюсь.

— Я ужасный человек и такая же мать, в курсе. Не стоит напоминать это каждый раз…

— Я разве тебе говорил что-то подобное сейчас?

Мишина ладонь проскальзывает мне под поясницу, а его дыхание щекочет кожу на шее.

— Отстань. Уходи, — качаю головой, чтобы стряхнуть с себя морок, в который он меня погружает своими прикосновениями.

Они ненавистные. Обжигающие. Но при всем при этом какие-то… Успокаивающие.

— Ты сама предложила остаться минуту назад.

— Я погорячилась. Я сама поговорю с Марком. Объясню все.

— Поговоришь.

Чувствую в его голосе улыбку. Поднимаю взгляд. Князев действительно улыбается, а мне врезать ему хочется. Что за гадкие эксперименты он сейчас на мне ставит?

— Ты просто… Ты...

Задыхаюсь от своего возмущения, но Миша не реагирует. Ему словно плевать, что я сейчас взорвусь от негодования.

— Урод. Я помню, — кивает, а сам в это время берет меня за руку. — Реши уже, наконец, какую стратегию выбираешь.

— Он же твой сын, как ты можешь быть таким бессердечным? Он страдает сейчас.

— Именно потому, что он мой сын, я не хочу морочить ему голову. Марк должен понимать, что мы с тобой больше не вместе. Что я с вами не живу. Но также он должен знать, что никто его не бросал. Сейчас он ни тебя, ни меня слушать не будет. А если завтра утром увидит, что я здесь, в нем поселится надежда. Он будет верить, что мы если не сейчас, то чуть позже снова будем все вместе. А вот когда этого не произойдет, вот тогда ему будет больно по-настоящему. Его надежды рухнут, а он ничего не сможет с этим сделать, Даша.

Всхлипываю.

Он прав. Во всем прав, как и всегда.

— И что делать?

— Для начала не реветь.

Миша касается пальцами моей щеки, стирая с нее слезы.

— Я сейчас поднимусь к нему, поговорю. Ты сиди здесь, поняла? — заводит меня в дом и давит на плечи, чтобы я присела на диван.

Киваю.

В комнате Марка Князев проводит больше часа. Я все это время места себе найти не могу.

Если у него сейчас получится, я буду рада, но окончательно пойму, что как воспитатель я полное дно.

Нервно потоптавшись у лестницы, все же останавливаю себя и иду на кухню заваривать чай, разливаю по кружкам, режу торт, который передала Марку Света. А когда вытаскиваю тарелки, слышу бодрый голос сына. Он что-то тараторит.

Поворачиваю голову, они с Мишей спускаются по лестнице.

— Чай будете? — спрашиваю, как мне кажется, достаточно бодро.

— Ага, — Марк быстрее пули залезает на стул и придвигает к себе весь торт.

— Я сейчас на тарелочку положу.

Начинаю суетиться, пальцы все еще подрагивают, поэтому десертная тарелка выскальзывает из рук и падает на кафель. Осколки с дребезгом разлетаются по полу.

— Сядь, я сам соберу.

Слышу Мишин голос, киваю и сажусь рядом с Марком.

— Мама, — сын тянет меня за рукав платья, — я тебя люблю, — шепчет, а у меня слезы на глаза наворачиваются, снова.

Глава 21

Миша

— День добрый.

Обмениваемся с Шумаковым рукопожатиями и только после этого присаживаемся за стол.

— Ты не против, что я не один? Сын приехал, вот потихоньку ввожу в курс дела. Да, Матвей?

Парень кивает, параллельно заглядываясь на проходящую мимо официантку.

— Бать, мне еще два года учиться. А ты со своими свиньями.

— Не свиньями, Матвей, не свиньями. Агрокомплекс. Я, когда от дел отойду, мое место кто, если не ты, займет?

Шумаковские семейные разборки пропускаю мимо ушей. Своих хватает, если честно. Вчерашний вечер неплохо так встряхнул. Марк, наверное, впервые показал характер, да еще какой. Переубедить было сложно, поэтому пришлось идти на сделку.

В подобных ситуациях любимые Дашкины методы с мирными переговорами обесцениваются.

Марк далеко пойдет. За час, пока мы с ним пытались найти общий язык, столько условий выдвинул, будто не я родитель, а он.

— Ой, отстань, бать. У меня, вообще, встреча еще. Через час.

— Какая еще встреча?

— С Исой.

— Знаю я ваши встречи, по девкам таскаться до утра будете. Сиди, говорю. И рожи мне тут не корчи. Воспитала Ветка.

— Алексей Олегович, — напоминаю о себе, потому что тоже спешу. Не так, как его сын, судя по всему. Но тоже.

— Прости, Миша. Детки. Что за проблема?

— Очистные сооружения, — пододвигаю Шумакову папку с документами.

— А что с ними? Они хотя бы есть?

— Присутствуют.

— И на этом все, как понимаю?

— Правильно понимаете. При каждом сбросе вонь километров на пять стоит. Это если ветра нет.

— А проверки как проходили? Хотя… Понял, старым дедовским методом. Ты, как я понимаю, хочешь полностью по-белому работать.

— Хочу. Запустить фильтрацию не проблема, но…

— Это затраты.

— Еще бы. Понимаете, нам нужны земли, но в сложившейся ситуации колхозы встают в штыки.

— Юра таких выдавливал, насколько понимаю?

— И такое тоже было. Но чаще всего в течение года они сами разбегались. Из-за сбросов люди уезжали.

— Ну да, в дерьме жить никто не хочет.

— Да.

— И что предлагаешь?

— Выкупать не только поля.

— Давай поподробнее, а ты слушай, — Шумаков отвешивает Матвею легкий подзатыльник и переводит взгляд на меня.

После разговора с Шумаковым еду в офис. Плюс-минус мы договорились, поэтому можно начинать действовать.

По дороге звоню Дашке. На удивление оказывается, что, кроме нее, мне особо-то и рассказать некому о том, что мы с Шумаковым придумали.

Раньше я на это внимания не обращал. Мы вообще про работу мало разговаривали. Но я тогда и не особо хотел что-то кому-то рассказывать. Каждое слово в той ситуации могло сработать против меня. А жену свою я несколько лет вообще считал глазами и ушами Анина.

Идиот, потому что не сразу просек, что никакого отношения она к своему отцу не имеет. Даже больше меня хочет, чтобы он больше не довлел над ее жизнью.

Жена. Бывшая жена отвечает мгновенно. Она в последнее время еще больше дерганая стала.

Как только слышу ее резкое, обрывистое: «Слушаю», забываю, о чем хотел сказать. Точнее, все это кажется чем-то незначительным.

Вряд ли ей интересно то, что у меня происходит. Туплю жестко в последнее время.

Пару секунд молчу и только потом спрашиваю:

— Как ты себя чувствуешь?